из интереса почитала стихи Сальникова. они в самом деле похожи на его прозу — почти открыто юмористические, но в то же время и нет, а лиричные и пронзиз интереса почитала стихи Сальникова. они в самом деле похожи на его прозу — почти открыто юмористические, но в то же время и нет, а лиричные и пронзительные под обёрткой ярких (и потому забавных) бытовых метафор.
в общем, очень мне нравится, что у Сальникова не поймёшь, где заканчивается просто свежий взгляд на вещи и начинается комедийный. «снег, спокойный, как лицо» — вроде ещё просто поэзия, «...медленный, как ремонт» — уже вроде комедия. а суммарно — где-то между, и всё это в синтаксисе, по которому интересно бродить. а поскольку сборник лежит в интернете, прям советую....more
Алексей Сальников очень любит быт. он с обаятельной нежностью пишет о любой ерунде — детском бассейне, обложке DVD-диска, нелепой семейной ссоре, мелкАлексей Сальников очень любит быт. он с обаятельной нежностью пишет о любой ерунде — детском бассейне, обложке DVD-диска, нелепой семейной ссоре, мелких жизненных неурядицах.
об особом отделе ФСБ, сотрудники которого регулярно проводят абсурдные и непонятные допросы, непременно убивая потом своих жертв.
да и сами эти сотрудники варьируются вроде бы от мерзавцев до просто противных людей. когда понимаешь, что героя по имени Фил зовут не Филипп, а Миша, а «Филом» его коллеги-товарищи в шутку прозвали на то, что он педофил (пусть и, справедливости ради, неудачный), и нещадно этим выстёбывают, как могут выстёбывать другого женой-стервой, прыщами или иной жизненной неурядицей; так вот, когда ты это понимаешь, немного вскрывает. главный герой, Игорь, в какой-то момент называет происходящее достоевщиной, и это правда она — но в том её аспекте, который всё время забывают. Достоевский ведь велик не тем, какой он титан мысли (интеллектульность его, на мой вкус, сильно преувеличена), а как раз тем, каким добрым и незлобивым взглядом, полным иронии и в конечном итоге принятия, смотрит он на самых жалких и отвратительных людей.
так и в «Отделе». плохие люди делают плохие вещи. но мерзавцы они только по хэштегам, а в описании Сальникова — растерянные, нелепые, несчастные и немного смешные люди, которые как-то жмутся друг к другу, потому что а что им ещё делать. и не то чтобы он устраивает ярмарку приторного всепрощения (когда тот же Фил чересчур откровенничает с Игорем, того всё же передёргивает от отвращения, а о прошлом и мотивации других коллег он и вовсе предпочитает не думать). это просто как бы факт его художественной реальности — даже самые жуткие люди, совершающие жуткие вещи, фундаментально вызывают симпатию.
уже ради одного контраста эту книгу стоит читать. и ещё потому, что она попросту очень смешная, там хватает прямо юмористических моментов.
при этом финал у «Отдела» специфический.
(ДАЛЬШЕ БУДУТ СПОЙЛЕРЫ) там подряд идут два антикульминационных хода: сперва Фил совершенно нелепо и по-бытовому, даже не на задании, умирает от инфаркта, а потом Игорь полностью теряет интерес к срыву покровов и раскрытию тайны о том, ради чего же были допросы и убийства. каждый из этих ходов по отдельности я понять могу. первый окончательно вочеловечивает этих героев: вроде бы и чудовища они, и убийцы, а смерть им (кто не вздёрнется от своей работы) уготована такая же, как всем, обычная, бытовая, не какая-то особенная, и горевать по другу они тоже будут обычно. и наоборот: апатия, к которой в конце приходит Игорь, — это, думается мне, в художественном мире Сальникова, где всякая мелочь важна и проникнута нежностью, худшее возможное наказание. он ведь, в общем-то, нормальную жизнь потерял, и вроде бы нормализовалось всё и устаканилось, и с сыном видится, а жизни как-то больше и нет.
и каждая эта анитикульминация по отдельности мне вроде бы понятна, но вместе они всё-таки играют против книги. после очень острых и ярких переживаний, которыми наполнена её середина, как-то она выдыхается без яркого финала. и шнурок, на котором Серёга вздёрнулся, просто убрали и всё. для меня книга сработала бы лучше, будь у неё финальная точка поярче. а так даже не хочется вдумываться, удачной оказалась разгадка тайны или нет — Игорю-то всё равно, а вслед за ним и читателю. (КОНЕЦ СПОЙЛЕРОВ)
тем не менее, мне понравилось больше «Петровых». но что там мистическая линия, по-моему, не главное и не самое интересное, что тут разгадка главной тайны — не главное. главное — контраст того, что эти люди делают, с тем, как оно описано. для меня само это — повод книгу читать и ставить ей максимальную оценку....more
неплохой детектив — но не вследствие своей главной фишки, а просто. фишка же состоит в том, что автор выдаёт читателю всю-всю информацию, минуя фазу снеплохой детектив — но не вследствие своей главной фишки, а просто. фишка же состоит в том, что автор выдаёт читателю всю-всю информацию, минуя фазу собственно расследования и её сбора. соответственно, читатель может вычислить преступника точно так же, как герои. автор даже напрямую к нему обращается и призывает это сделать.
штука, однако, в том, что убийств в книге несколько, они сложные и запутанные, нагружены деталями, поэтому на изложение вводных данных и уходит где-то 3/4 книги. да, сыщики не собирают информацию, а знают её изначально (убийства произошли сорок лет назад и хорошо задокументированы), но они же не могут загрузить это знание нам в голову! на рассказывание деталей уходит время — это и составляет значительную часть объёма книги. в итоге, думается мне, как головоломка эта книга работает даже несколько хуже, чем традиционные детективы, потому что вся информация равновесна, акценты не расставлены — ничто не намекает нам на то, какую деталь уже можно отбросить, а какую нет, мы получаем только всю разгадку целиком.
многие детали она объясняет, но не все. кое-что оказывается откровенно ложным следом, а кое-что даже прямой ложью, которую нам подали как факт.
(СПОЙЛЕР!) автор уверял, что мы обладаем всей полнотой информации — как же мы могли заподозрить, что за сорок лет никто в самом деле не провёл графологическую экспертизу заметок, что трупы опознавали очень прикидочно, фото в газете было мутное, а запертый изнутри замок, одна из главных загадок первой части, попросту не был заперт, чего не заметили в суматохе? у нас не было оснований заподозрить, что эти данные были собраны неверно, и если с трупами ответ хотя бы достаточно изящен и тем оправдывает этот сомнительный ход, то разгадка первого убийства меня из-за таких прямых обманов читателя разочаровала. (КОНЕЦ СПОЙЛЕРА)
тем не менее, в этом детективе есть главное: интригующая завязка и изящное парадоксальное объяснение как минимум части преступлений. завязка такая: в тридцатые годы в Японии были жестоко убиты и расчленены шесть женщин. их отец оставил заметки, в которых подробно описывает, как хотел бы собрать из частей их тел идеальную алхимическую женщину (раскладывая, какие части тела у какой надо брать в соответствии с их знаками зодиака, откуда и название). казалось бы, маньяк воплотил свою задумку? но вот нюанс: отца девушек нашли мёртвым раньше, и его смерть тоже таинственна.
разгадка основного убийства — шести девушек — действительно показалась мне остроумной, и уже ради этой части книгу стоит читать. остальные истории в ней чуть менее захватывающие, но всё равно неплохие. хуже всего детали сходятся в первой части, но в конечном итоге это можно простить — история-то там единая, так что можно поверить, что сыщик разгадал первое убийство уже по остаточному принципу....more
тот редкий случай, когда книга становилась для меня лучше по мере чтения.
если честно, сперва «Осиная фабрика» как-то навевала уныние. очередная историтот редкий случай, когда книга становилась для меня лучше по мере чтения.
если честно, сперва «Осиная фабрика» как-то навевала уныние. очередная история от лица странненького мальчика в духе «Над пропастью во ржи» или «Школы для дураков», где нам предлагают погрузиться в очевидно перекошенную логику и посмотреть на мир специфическими глазами. от скуки уберегала только фактура: Фрэнк окружён странными людьми, а вскоре мы видим, что и странными (а откровенно говоря, стрёмными) событиями.
в книге описываются насилие и убийства — одновременно изобретательно и как-то достаточно отстранённо, чтобы не казаться ковырянием в кишках. методы убийств при этом всегда необычные. уже этим они вызывают любопытство.
на топливе из этого любопытства я доехала до первой кульминации — рассказа об Эрике, — и вот тут книга меня впечатлила. ключевые моменты написаны динамично, держат в напряжении и при этом тоже достаточно изобретательны. это, пожалуй, для меня главное: отношения протагониста с Эриком с самого начала очень напоминают типичную картину шизофрении. есть-де у Фрэнка сумасшедший брат, который едет откуда-то издалека, звонит только ему, путается с ним в именах, требует от него чего-то, легко впадает в агрессию... в общем, я с неприязнью ждала внезапного открытия, что никакого брата нет.
но реальный твист книги намного внезапнее и даже прям вот интересный!
не могу сказать, что мне понравилось всё. Фрэнк бесконечно переживает о том, что его сумасшедший брат поджигает собак, но при этом он и сам выжигает кроликов из норы — и это сходство нигде не осмысляется. собственно, и почему Эрик это делает, неясно (в отличие от червей, которыми он пытался кормить других детей и которые объяснены). в целом главный сюжет книги — про то, как Эрик постепенно добирается домой, — как-то заканчивается ничем, а свои действия в финале Фрэнк объясняет ну очень уж моралистично и по полочкам.
но в конечном итоге это мелочи — а книгу я вполне готова советовать....more
к безусловным достоинствам книги относится то, что автор её взял псевдоним Однобибл. (да, все мы понимаем — мысль в том, что это the книга, единственнк безусловным достоинствам книги относится то, что автор её взял псевдоним Однобибл. (да, все мы понимаем — мысль в том, что это the книга, единственный его магнум опус, но звучит всё равно забавно.) больше я особых достоинств не обнаружила.
текст — тягомотное кафкианство о том, как сложно быть честным и чувствительным человеком в сюрном мире вечной очереди.
но ещё примечательнее другое. я вообще довольно стилистически всеядна и не слишком требовательна — поэтому чтобы книга бросилась мне в глаза откровенно плохим стилем, надо очень постараться. и вот Михаилу Однобиблу это удалось! у «Очереди» очень заунывный и блёклый язык. фразы ритмически слишком равномерные, но главное — автор будто не может подобрать экспрессивных слов, поэтому каждое, каждое существительное у него непременно снабжено одним-двумя эпитетами.
ладно, про «каждое» я, конечно, утрирую, но вот вам случайный фрагмент: «Длинными ножами отсекали от жёстких хряпок капустные кочаны. На сочный хруст откликались из темноты сараев здоровым похрюкиванием поросята, они предвкушали добавку крайнего, замаранного землёй капустного листа, который хозяйка для них срежет. <...> А одинокое жёлтое яблоко на безлистной ветке замерло в волнении, что его забудут съесть». чувствуете, как утомительно и вяло звучат все эти обязательные эпитеты?
плюс балл — за то, что автор явно хотел сказать что-то чрезвычайно важное для себя, а это всегда достойно как минимум симпатии. увы, прочитать сказанное в этой заунывице невозможно....more
никак не могу поставить этой книге меньше пяти звёзд, хотя не получила от её чтения почти никакого удовольствия, а только ощущение, будто разгрузила гникак не могу поставить этой книге меньше пяти звёзд, хотя не получила от её чтения почти никакого удовольствия, а только ощущение, будто разгрузила грузовик роялей. хотя нет, рояли — это слишком игриво для этой книги. грузовик брусков мыла.
при этом книга эта крайне техничная, умная, ставит перед собой интересные сложные задачи и справляется с ними. полагаю, что для автора она и искренняя.
«Лавр» рассказывает историю жизни святого (не сразу) православного целителя, который по недомыслию убил любимую жену с ребёнком, с которыми жил во грехе, а потому единственным способом спасти их души видит прожить праведную жизнь за них, чтобы Господь его добрые дела засчитал им. он проходит разные радости и мытарства, но в конечном итоге понимает, что времени не существует — а вернее, что Господь посылает людям время, чтобы упорядочить мир, ибо иначе они не справляются с потоком событий. но в Раю времени вообще-то не было, а первые люди жили по много сотен лет — привыкали к нему. а следовательно, чем ближе ты к Богу, тем меньше время существует для тебя.
именно поэтому у книги такой своеобразный язык. в основе своей он нейтральный, но герои произвольно переключаются то на древнерусский, то на советский канцелярит, то на современную разговорную речь. и не только стилистически: подчёркнуто анахроничных цитат из Пушкина в книге столько, что его впору признать одним из её героев, а то и вообще крайне вроде бы чуждый истории Экзюпери мелькает.
это создаёт интересный и многослойный эффект. с одной стороны, раскрывает основную тему книги — повествование не то чтобы вневременное (сама история всё-таки весьма средневековая), но запутавшееся во времени, недаром иногда оно вообще соскакивает на учебничный тон и рассказывает о «тех непростых временах» и собственно «Средневековье». с другой, за довольно сухим основным языком повествования и далёким от нас древнерусским стилистически более знакомые фразы всякий раз звучат живо и эмоционально. а с третьей, они отчасти моделируют для нас то, как этот самый древнерусский звучал в ушах героев повествования.
не лишена книга и остроумных деталей. крайне занятен тезис о том, что ожидаемый средневековыми славянами конец света (7000 год от начала времени) совпадает с открытием Америки. и неотвеченным остаётся вопрос, не является ли всё, что происходит с миром после этого самого открытия, просто растянувшимся концом света (старого).
или вот, например. очевидна параллель между погибшей родами Устиной и Анастасией, которую главный герой в финале спасает (ибо время идёт по спирали, и события прошлого повторяются, но иначе — лучше, ближе к Богу, который простил). но что бы там ни обсуждали про запутавшееся время, в финале Арсений проживает свою жизнь задом наперёд — и если прикладывать, встреча с Устиной ложится не на историю Анастасии, а на его постриг в монахи. ибо, как мы понимаем, любовью его и вечной женой была Церковь, как и полагается святому, даже если формально он основную часть жизни жил вне её лона.
почему же у меня был с книгой настолько нулевой резонанс? вероятно, мне просто абсолютно чужды жития православных святых. когда в повествовании появился католик, мне сразу стало интересно, потому что ну вот человек занимался интересной интеллектуальной задачей — пытался вычислить точный год конца света. а есть землю и исцелять наложением рук — это мировоззрение понятное, но скучное до крайности. пожалуй, стоит поблагодарить книгу за то, что она ясно мне это показала.
вообще-то «Лавр» — не только про православную картину мира и не только про Средневековье, на него можно посмотреть и как на более широкое осмысление культуры и довольно интересных вопросов. но он настолько утоплен в своей смиренно-размеренной интонации, что все эти мысли одеты в рубище.
звёздочки ставлю за условно-объективные достоинства, но рекомендовать при этом не могу.
P. S. одна из самых почитаемых и мифологизированных светской культурой православных фигур — Андрей Рублёв. главного героя «Лавра» зовут Арсений. «Андрея Рублёва» снял Андрей Тарковский, и меня, конечно, терзает мысль, что Арсения зовут в честь другого Тарковского. не хочу гуглить и проверять сию блистательную гипотезу — вдруг неправда....more
это книга про вандализм, воровство и другие нехорошие вещи, происходящие с искусством (в основном картинами) на русскоязычном пространстве. написана оэто книга про вандализм, воровство и другие нехорошие вещи, происходящие с искусством (в основном картинами) на русскоязычном пространстве. написана она очень бодро и весело (иногда чересчур), в целом оставляет ощущение, что читаешь не книгу, а жежешечку автора.
истории, рассказанные по различным открытым источникам (основные главы), варьируются по интересности, всерьёз из них меня захватили две: про тиару, где объявился ложный поддельщик, оскорбивший поддельщиков истинных, из-за чего они тоже поспешили объявиться; и про кражу «Святого Луки», о которой даже фильм сняли, но истинная история до сих пор неясна и туманна. остальные, впрочем, тоже вполне бойкие курьёзы.
интереснее показались вставки, где без имён и открещиваясь от любой доказательности автор пересказывает байки и кулстори из жизни — от галеристов, аукционеров и самих мошенников. позволяет почувствовать дух рынка подделок, особенно в девяностые-нулевые. доказать, конечно, ничего нельзя, но верится вполне! да и анекдоты местами попросту забавные.
недостатков у книги два.
1. если юмористическое изложение самих историй идёт им на пользу, доносит до читателя, развлекает и вообще вполне уместно в книге с такой темой, то вот периодические пируэты шуток на вольные темы (вроде оставленных в книге диалогов с редактором, «чтоб они посмотрели, как мы тут ночами не спали над этой книгой») выглядят излишне. натужно они выглядят. как и некоторая стилизация. (а сейчас ещё не кэнселят за подражание одесскому говору?)
2. впрочем, стиль — штука субъективная и поверхностная. один момент смутил меня в книге содержательно.
если верить Багдасаровой, чуть ли не все вандалы, приходившие в музеи специально вредить картинам (резать, поливать кислотой и т.д.), да и некоторые воры тоже — люди с психическими отклонениями. притом что сама она пересказывает истории, где в диагнозе есть основания усомниться. то вандал был литовским националистом, от чьего (возможно) политически мотивированного действия у советской власти были основания отвлекать внимание; то вообще гипотетическим информатором КГБ, из-за чего расследование вышло мутным, а виновника вроде упекли в дурку, но это не точно. Багдасарова сама привлекает внимание к тому, что советскую историю сложно раскопать, но когда герои её повествования получают диагнозы, почему-то под сомнение их не ставит — пожимает плечами и дальше со спокойной совестью называет их шизофрениками.
может, таковыми они и были. а может, задуманная лёгкость подачи заставляет Багдасарову сглаживать тонкие моменты, когда в действительности история ещё сложнее и неоднозначнее. проблема в том, что я закрыла книгу — и не знаю, первое верно или второе. у меня нет полного доверия автору — проработку деталей съел лёгкий стиль подачи (притом что некоторую неоднозначность некоторых историй она сама же выводит на передний план!). не думаю, что с чистой совестью можно назвать хорошим научпоп, автору которого ты по итогу прочтения не полностью доверяешь.
но для развлечения и просто чтоб немного расширить кругозор байками — книга славная....more
с одной стороны, это крипипаста, рассказанная от лица криптида. описание необычного и своеобразного мизумительная, обаятельная и очень неглупая книга.
с одной стороны, это крипипаста, рассказанная от лица криптида. описание необычного и своеобразного мира (сеттинг чем-то смахивает на Fallen London) глазами не попаданца, но аборигена.
с другой, это своего рода «Цветы для Элджернона» — мы быстро понимаем, что рассказчик обаятелен, но слабоумен. он благочестив, сообразителен, логически мыслит и полагает себя учёным — но это учёность доверчивой собаки, которая может написать трактат о том, как правильно зарывать кости, но не понимает, что такое «железная дорога».
нередко читатель понимает происходящее лучше рассказчика, и это очень пронзительные моменты. ведь герой слишком добр, прост и учтив — и видит своё окружение в слишком хорошем свете.
уже этих двух сторон было бы достаточно, чтобы книга принесла удовольствие. но есть ещё третья — античное мышление. ДАЛЕЕ БОЛЬШИЕ СПОЙЛЕРЫ.
«Пиранези» описывает героя, попавшего в пространство утёкших из мира платоновских идей (ах этот момент, когда Другой и 16 шарят фонарями по стенам комнат). довозрожденческий человек, рассказывает нам книга, мыслил мир как сущность, равную себе и состоящую с ним в диалоге. если река несла его, он воспринимал это как взаимное действие — не только он выбрал сесть в лодку и поплыть по реке, но и река согласилась нести его.
и в Доме сознание Пиранези деградирует (а может, эволюционирует) до античного — и всю книгу мы наблюдаем героя, для которого окружающий мир — собеседник и равный. это написано отнюдь не топорно (объекты не разговаривают с Пиранези, к примеру). но для него аксиома, что любая статуя, которыми наполнен Дом, — это аллегория некоего Смысла, то есть что Смыслы существуют в чистом виде (но воплощаются материально для него, ведь Дом всеблаг). недаром он пишет многие слова с большой буквы — полагаю, это тоже указывает на то, что Пиранези мыслит этими чистыми смыслами. любая река — это воплощение платоновской Реки. любая стена — платоновской Стены. и так далее.
примечательно антична и его система ценностей. Пиранези ведь вовсе не зверушка. превыше всего он ценит а) благочестие (поухаживать за мертвецами, помочь птицам), б) Разум и науку (причём осмысленную именно как наблюдение за миром вокруг и его каталогизацию), в) как ни странно, риторику (забавно, какое негодование у него вызывают негодные отмазки Другого, когда тот проговаривается в беседе). и с одной стороны, это перекошенные и искажённые свойства его исходной личности (умного, несколько высокомерного молодого человека, который умел задавать вопросы и любил побеждать в споре), а с другой — только спорта и не хватает до античного идеала.
мне очень понравилось это тонкое моделирование другого способа мышления, которое сперва не совсем даже замечаешь.
КОНЕЦ СПОЙЛЕРОВ
...да и сеттинг интересный. и подана история очень ловко — удивительно, но в книге практически нет филлера, в каждой главке — своя интрига, одна летит за другой, одни вопросы и тайны сменяют другие, и всё это написано лёгким, чуть комичным тоном. и к каждому открытию есть подводка и намёки на него перед.
в общем, очень рекомендую.
P. S. и выражаю благодарность виа «Пинк Флойд» за то, что знаю, что такое Баттерси....more
«Ух ты! — подумала я. — Оказывается, Ерофеев написал ещё одну книгу!»
но это было не совсем правдой.
«Вальпургиева ночь» — это пьеса, одна часть недопис«Ух ты! — подумала я. — Оказывается, Ерофеев написал ещё одну книгу!»
но это было не совсем правдой.
«Вальпургиева ночь» — это пьеса, одна часть недописанной трилогии. в сборник, который я читала, вошли ещё несколько эссе, студенческие работы — в общем-то, практически всё литературное наследие Ерофеева, кроме «Москвы — Петушков». и впечатление от него у меня такое: несносно обаятельно — но при этом бессодержательно и бессвязно.
самое крупное произведение в сборнике, пьеса «Вальпургиева ночь», сперва очаровало меня чрезвычайно. герои Ерофеева фиглярствуют, пьют и валяют дурака, периодически сталкиваясь с неожиданной и удивительно серьёзной жестокостью. сюжет, собственно, такой: в поисках душевного отдохновения пациенты психушки добывают спирт и напиваются, им легчает, а потом выясняется, что спирт был метиловый, и они все слепнут и умирают, а пока умирает главный герой, его ещё и бьют. в некотором роде это более контрастная и хардкорная версия «Москвы — Петушков», которые тоже из милых очаровательных баек как-то внезапно выруливают в хтонь и внезапную жестокость — но тут её больше, а очарования меньше.
и как-то не стоит ничего за этим очарованием. очень много имён и названий, хлёстких шуточек и каламбуров, ловких фраз — а следить как-то толком не за чем.
и в итоге самым интересным в пьесе для меня стало то, что и тут, как в «МП», Ерофеев фантазирует о смерти героя из-за проткнутого горла (тут герой якобы насадился им на шпиль горкома). с учётом того, что умер реальный Ерофеев от рака гортани, правда сложно не увидеть в нём святого, прозревшего свою судьбу.
и вообще ремарки в этой пьесе обаятельней реплик героев.
что до остальных работ Ерофеева, все они — даже законченные — ощущаются как наброски. искренние, но рваные, без начала и конца. в них сквозит замечательный человек, который трогательно, легко и светло складывал слова — но которому, по-моему, совершенно не хотелось этого делать....more
сперва эта книга совсем мне не понравилась — больно уж нарочито странно она написана. безвкусно. но поскольку текст недлинный, я преодолела себя и просперва эта книга совсем мне не понравилась — больно уж нарочито странно она написана. безвкусно. но поскольку текст недлинный, я преодолела себя и продолжила читать — и в итоге меня затянуло, а впечатления остались отличные.
СЮЖЕТ ...не слишком важен, но в двух словах: Лёня Одинцов переживает клиническую смерть, и в момент её получает экскурсию по всему мирозданию, от Ада до Рая. но не умирает, потому что, оказывается, он «другой» — человек, чьей душе нет места нигде во всём мироздании. воскреснув в больнице, он так и не приходит в себя, постепенно истончаясь и отдаляясь от мира. а его жена и друзья устраивают нечто вроде паранормального расследования, пытаясь вернуть Лёню в мир и найти его таинственного спутника из поезда, что катал по мирозданию.
КОСМОГОНИЯ мироустройство книги отталкивается от смутного христианства, но не следует ему в точности — как, впрочем, и подобает русской метафизике. (Мамлеев сам был метафизиком и эзотериком, но прочитать его философские труды руки пока не дошли, поэтому я не знаю, придуман ли тонкий мир «Другого» специально для книги или повторяет повседневные представления автора.)
вот какие остановки проезжает поезд в начале книги: - Преисподняя; - Ад ничтожных душ; - Рассеянные во Вселенной (это где души растаскивает между звёздами); - Обители (из коих описана одна, обитель «Ожидание», где ты остаёшься человеком и ждёшь, пока твоя душа осознает себя; в общем, это низший Рай); - и абсолют, который так не называется, потому что его нельзя назвать словами.
космогония одновременно отчётливо христианская — но завораживающая именно своей индивидуальной спецификой. такие же неоднозначные отношения с христианством сквозят и в остальной книге: герои молятся, но избегают называть Христа прямо; Сатану — тоже, вместо этого его зовут просто «князем»; есть чёткое понятие греха, но грешишь ты скорее перед своим «я», чем перед Богом, а ключевая духовная доминанта — не столько Бог, сколько бессмертие души, к которой вполне можно обращаться и посредством восточных практик.
ну а больше всего мне понравилось, что человеческий мир в «Другом» часто называют «бред». это не термин, но и не оценочное суждение. просто факт. «он вернулся в бред» тут означает «вернулся в человеческий мир». выразительно.
РЕЗИНОВОЕ ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ самым, однако, интересным аспектом книги мне показалась структура повествования. оно всё пронизано странной сонной логикой — во многом благодаря тому, что пространство и время его ведут себя как во сне или как на картине какого-нибудь Марка Шагала, Пикассо или других авторов, не уважавших реалистичные пропорции.
посреди диалога героиня «так удивилась, что отпрыгнула в дальний угол комнаты», после чего собеседница её теряет из поля зрения — но вскоре находит, и диалог продолжается. масштаб объектов не пытается быть реалистичным (найденный героиней дневник другой героини занимает лишь полторы страницы), время действия — тоже. собственно, маркеров времени часто вовсе нет, как будто течение его невозможно измерить, и длинная сцена укладывается в одну фразу, а короткий эпизод может растянуться на несколько страниц. а когда эти маркеры есть, они порой не по масштабу («шёл двадцать первый век»).
так же нарушается и сама логика повествования. авторский голос вклинивается в действие в скобках в самые неожиданные моменты, сообщая нам вроде бы не к месту, как дразнили героя в школе или какого цвета одежду любила героиня. а иногда и вовсе исправляет у себя неточные формулировки каким-то почти школьничьим тоном (ну, знаете, как когда непонятно, к чему относится местоимение). поломана и структурная логика повествования, неожиданно выделяющая нескольких совершенно побочных персонажей и эпизодических сцен в отдельные небольшие линии, вроде бы никак особо не связанные с главной.
странную логику являют и сами герои. кличка Тараса Ротова — «рот Истины», притом что он, играя в тексте не последнюю сюжетную роль, ртом Истины в нём не выступает ни в каком смысле.
благодаря всем этим постоянным нестыковкам текст как будто мерцает, будто он резиновый и пляшет. знаете, как в мультике «Потец». мерцает сам мир действия. это и логично — мы же находимся в бреду, да и тонкие миры, к которым приходится обращаться за помощью и куда так или иначе стремятся многие герои, не статичны, они неуловимы.
итоговый эффект — крайне интересный. пошлое сравнение, но вынуждена признать, что мне эта книга показалась лучшей возможной новеллизацией картин Линча, у которого тоже ужас может принимать форму розетки, убийство быть гигантскими ножницами, а рука иметь форму танцующего карлика.
*** а звезду я сняла за социальное лицемерие. мне было очень интересно почитать, какими глазами смотрит столь необычный художник и автор на нулевые, и я принимаю его позицию, но в конечном итоге книга перебирает с нытьём о том, что духовность потеряна, а искусство распродано. и опять же, ладно бы он просто так думал — но читать это от автора, который весь поздний период СССР прожил в успешной эмиграции, а печататься в России стал только в эти самые бездуховные девяностые, неприятно....more
это не совсем фантастика, а скорее что-то вроде книжного комикса. тут нет ни продуманного мира, ни особого интереса к науке или исследованию космоса. это не совсем фантастика, а скорее что-то вроде книжного комикса. тут нет ни продуманного мира, ни особого интереса к науке или исследованию космоса. вместо этого атрибуты НФ становятся просто способом наплодить оригинальных героев и сюжетных коллизий.
они в самом деле оригинальные. инвертированная телепатка, которая не умеет слушать чужие мысли, а умеет только посылать другим свои. спецагент, которого облучило радиацией, поэтому теперь он может находиться рядом с другими людьми не более пяти минут. слепая, видящая только в инфракрасном спектре. чокнутые, что ради аскезы лишают себя всех чувств и превращаются в червей. уникальная взрывчатка, детонирующая от мысли.
сюжет лихой, сцены сменяют друг друга быстро. глубины нет ни в ком, никому не сочувствуешь. даже главному герою, который в ходе повествования сильно меняется. но история его скорее похожа на басню, притчу, пересказанную без попыток эмпатии.
завязка притчи хороша: космический корабль потерпел аварию, и застрявший на нём технический рабочий шлёт сигнал SOS. мимо проходит другой корабль — но игнорирует мольбу о помощи. и именно этот акт равнодушия перерождает героя в тигра — маньяка, одержимого жаждой отомстить тем, кто его не подобрал. завязка интересная, ведь Фойла ведёт не прицельное, скажем, оскорбление, не трагедия; его свело с ума чужое равнодушие.
эта книга хорошо читается, если воспринимать её не как фантастику, а именно как сюрреализм. и заканчивается она примечательно сюрреалистично, даже некой попыткой морали, но мысли за сюжетом, на мой вкус, не хватило. и расстроило, что Оливия (столь важная для Фойла фигура во многих смыслах) так поверхностно прописана. ну, главное — теперь я знаю, в честь кого назвали героя из «Вавилона 5»....more
я взялась за дневники Олеши, потому что мне было интересно узнать ответы на два вопроса:
1. как он пережил, когда репрессировали и убивали всех его друя взялась за дневники Олеши, потому что мне было интересно узнать ответы на два вопроса:
1. как он пережил, когда репрессировали и убивали всех его друзей — а его оставили жить? на что вообще похож комплекс выжившего?
2. почему он так мало написал (по крупному счёту — две книги, «Трёх толстяков» и «Зависть»)? книги ведь были замечательные, да ещё и признанные.
у Олеши две серии дневников — весёлые «Ни дня без строчки», куда лучшее было отобрано Шкловским, и грустная «Книга прощания», куда вошло всё остальное. ясное дело, я взялась за грустную.
однозначного ответа, конечно, не получила, да и не может его быть.
1. Олеша был приятным, нежным каким-то и очень доброжелательным человеком. чуть ли не половина его дневников — дифирамбы друзьям и соратникам по цеху, тем великим, рядом с коими он видел себя весьма скромно: Маяковскому, Мейерхольду и так далее. но если самоубийство Маяковского описано подробно (и весьма макабрично, включая вынос мозга в мисочке), то про казнь Мейерхольда (лучшего друга, кумира, обожаемого) — вообще ничего нет.
Олеша пишет, что и в дневниках цензурирует самого себя, ведь всё равно кто-нибудь может прочитать — власть, жена, другие люди. потому ли он ничего не написал про Мейерхольда, что боялся? или это просто было так больно, что нечего было сказать? спустя годы он пишет, что нашёл с той поры только какой-то листок с невнятными нечитаемыми каракулями. кажется, дело было не в самоцензуре.
2. кажется, и книги он не писал не от самоцензуры, не от страшных времён — а просто потому что был автором одной (двух) книг. слава от «Зависти» ударила Олеше в голову, он не понимал, что делать, и бесконечно внушает себе в дневниках, что беллетристика в принципе умерла, что это реакционное старое искусство — писать сочинения из головы, а теперь пришло время реализма — соцреализма, понимаемого им как описание реальной жизни, то есть те же дневники. такое ощущение, что Олеша, которому хорошо удавались чуткие, чуть забавные и чуть сюрреалистичные притчи, всё пытался развернуть себя на какой-то иной лад, подражая окружающим, и не из страха преследований, а искренне — но у него не вышло.
вывод? а вывода нет. это не «Книга прощания», а какая-то книга молчания — вся она этим тихим молчанием пронизана. не думаю, что, обернись история как-то иначе, Олеша написал бы больше книг. и в то же время довольно невыносимо наблюдать историю человека, вся жизнь которого состояла из молчаливого наблюдения за тем, как убивали людей, которыми он восхищался.
он сам так и не понял, почему его оставили жить. и никто не понял. учёные полагают, что это просто случайность....more
этот в целом нормальный детектив страдает одновременно от избытка и нехватки интриги.
2/3 книги герой довольно заунывно ведёт расследование, регулярно этот в целом нормальный детектив страдает одновременно от избытка и нехватки интриги.
2/3 книги герой довольно заунывно ведёт расследование, регулярно недожимая свидетелей, чтобы в деле оставались неясности. потом же начинается сумасшедшая гонка, твист на твисте, подозреваемые меняются несколько раз — и всё это пулемётной очередью. с одной стороны, прозвучавшие в первых 2/3 вопросы иногда интересно подвязываются, а с другой — совершенно не интересно, потому что вместо единой интриги с торчащими хвостиками мы получаем ощущение «кто угодно может оказаться убийцей». от итоговой же разгадки, хоть она и небезынтересна, нет ощущения «да, только ВОТ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК и мог быть убийцей».
впрочем, главная проблема книги в том, что и этого убийцу в итоге не вычисляют, а ловят благодаря новым действиям и признаниям. интересные несостыковки и вопросы (почему богатей выполнял прихоти своего слуги? что случилось в Алабаме?) иногда получают неожиданные ответы, но, как ни странно, ничто из этого непосредственно с убийством не связано.
в целом я бы сказала, что эта книга зависла где-то между жанрами. для крепкого сюжетного детектива ей не хватает парадоксальных ходов и действительно интересных загадок. для психологического детектива — психологизма, герои довольно плоские.
пример первого: всю книгу нам настойчиво упоминают чаек. сперва просто как факт реальности, потом Гарри (друг протагониста, ложно обвинённый в убийстве) и сам указывает на то, что они были ему важны. с этим связана одна несостыковка, которую читатель, впрочем, сам заметить не может (т.к. не видит полный текст книги Гарри). замечает несостыковку и протагонист, но уже ПОСЛЕ того, как сообщает нам, чем она объясняется! почему было не указать сперва на вопрос, дать читателю помучиться любопытством, а уже потом не дать ответ? в итоге интересный сюжетный ход не разыгран.
пример второго: про протагониста мы знаем относительно мало, но в начале книги есть небольшой экскурс в его прошлое. по сути, мы узнаём о нём лишь то, что он болезненно честолюбив, что ведёт его одновременно к трусости (он боится проиграть) и готовности на подлость. интересная черта для протагониста-детектива! играет ли она как-то в истории? нет, вообще никак. Маркус всю книгу ведёт себя как довольно безликий, но порядочный человек. и к чему тогда была нужна вставка?
саму канву автор придумал интересную, но рассказана она в итоге комом. увы....more
не могу я больше домучивать эту книгу. для меня её поэтизм исчерпал себя где-то в середине текста (а то и раньше — на вставке структурно необязательныне могу я больше домучивать эту книгу. для меня её поэтизм исчерпал себя где-то в середине текста (а то и раньше — на вставке структурно необязательных и не особо интересных рассказов автора в тело текста), а книга всё длится и длится.
притом что если взять отдельно три-четыре её страницы — они хороши. мне нравится и тема, и образ главного героя (раздвоившегося мальчика из спецшколы, запутавшегося в собственном субъективном времени), и постоянное дрейфование от реальности к фантазии, а от поэзии к прозе. но книга всё длится, а тон её всё не меняется, не меняется суть, и, как ни странно это для такой относительно короткой и поэтичной повести, дослушать до конца у меня не нашлось сил. всё написанное кажется слишком необязательным; кажется, что можно ещё десять томов такого же нежно-поэтичного текста туда добавить — и ничего особо не изменится.
это не импульсивная единица — книга действительно в высшей степени неудачная.
нет сомнений, что автор блестяще эрудирован. но эрудицию свою он преподноэто не импульсивная единица — книга действительно в высшей степени неудачная.
нет сомнений, что автор блестяще эрудирован. но эрудицию свою он преподносит настолько плохо, насколько можно вообразить.
автор совершенно не определился, для кого пишет книгу. с одной стороны, его читатель — человек, которому не нужна сноска о том, когда жили Каролинги и кто такой агиограф. с другой же, он тратит долгие страницы на диалог не просто с обывателем, а обывателем откровенно глуповатым, подробно и многократно повторяя стереотипы, которые потом двумя строчками развенчивает. представьте себе, дорогой читатель, в Средние века был божественный суд! да-да, такое вот мракобесие, очень иррационально — ну вот что поделать, считали вот тогда люди, что волю Господа можно заставить проявиться, и Он покажет, прав обвиняемый или виноват! понимаю, вам трудно в это сегодня поверить!
да нет же, господин Воскобойников, ничуть не трудно — иначе на черта б мы вообще взялись за книгу про Средневековье? и в итоге эта книга не справляется с единственной внятно поставленной перед собой задачей — смоделировать для читателя способ мышления средневекового человека. вместо того чтобы в этого средневекового человека «вролиться» и уделить основной массив текста его логике, автор бесконечно переубеждает некоего не слишком умного читателя.
в итоге, по-моему, книга скорее рискует закрепить в памяти невнимательного читателя неверные стереотипы, чем наоборот.
среди всей этой мути попадаются чрезвычайно интересные факты. например, крайне любопытным я нашла пассаж о том, что в Средние века, когда обыватели не имели часов, монополией на время обладал тот, кому принадлежал городской колокол. или что существовали, к примеру, женские суды поединком.
но про женские суды поединком в книге одна беглая фраза, зато три страницы почему-то посвящены рассказу о том, что, вы не поверите, у женщин в Средние века было меньше прав, чем у мужчин.
в общем, такое чувство, что автор, зная очень многое, сам при этом не понимает, что в его знаниях интересно, а что нет. и потому читать это сложно и бестолково.
надеюсь, что его просто сбил с толку невнятный образ читателя, к которому он адресуется, и что господин Воскобойников найдёт соавтора, который сумеет огранить его знания....more
очередная книга Игана — и снова блестящая. на сей раз повествование затрагивает три пласта:
а) личный: что такое интимность, близость и взаимопониманиеочередная книга Игана — и снова блестящая. на сей раз повествование затрагивает три пласта:
а) личный: что такое интимность, близость и взаимопонимание. тема классическая, но красиво подвязана в финале.
б) социальный: основная часть действия происходит на пиратском анкап-острове, созданном учёными, сбежавшими из крупных корпораций. корпорации запатентовали всё на свете, включая геномы всей (или почти всей) еды в мире, а пираты, соответственно, борются за освобождение технологий от гнета корпоративного авторского права. вопрос о том, как будут работать суды, не рассматривается, и в целом автор немного соскальзывает с самых интересных вопросов (некоторые интересные аспекты анкапа обсуждаются, но в конечном итоге многое сводится к позиции главного героя «пока работает, но как-то хз, мне кажется, что долго это продержаться не может»). и всё равно сеттинг интересный и подан неглупо.
в) фундаментальный. сюжет книги строится вокруг конференции, где должны быть представлена теория всего — система уравнений, наконец-то описывающая *все* законы физики. но Иган задаётся вопросом: а что, если информация не вторична относительно физики (то есть учёные не пытаются описать непреложную данность), а они находятся в равновесии? допустим, Вселенная начинает существовать только в тот момент, когда её *полностью объяснили*, и с этого момента развивается и в будущее, и в прошлое. получается, все мы, живущие до этого часа икс, всё равно его следствие. в таком мире Вселенная — это и есть описывающие её уравнения, а вся громоздкая физическая реальность — лишь механизм их экспликации, огромный экспериментальный котёл, в котором физические законы на самом деле неконсистентны, а перебивают варианты, пока кто-нибудь не сочинит им стабильную конфигурацию.
мне нравится, что здесь снова появляется (звучавшая в «Диаспоре») идея «математических шахт» — представление, что даже если некая формула (то есть, по сути, логическая конструкция) возможна, её ещё нужно построить, а этот процесс может быть настолько долгим и сложным, что потребует нарастить вокруг себя целый физический мир. (без скидки на пропускную способность человеческого мозга, ведь в этой истории Вселенная формулирует — а точнее, эксплицирует — сама себя.)
не нравится, что Иган сакрализует сознание без внятных пояснений, почему именно и чем же оно отличается от всего остального в мире. но книга всё равно, без сомнения, замечательная....more
это книга не столько про русскую литературу (о которой позволяет узнать немало, но скорее мимоходом, вопреки), сколько про Набокова, его взгляды на исэто книга не столько про русскую литературу (о которой позволяет узнать немало, но скорее мимоходом, вопреки), сколько про Набокова, его взгляды на искусство, эстетику и общество. и самое интересное для меня прозвучало даже не в самом курсе лекций, а во вступлении к нему.
я никогда не задумывалась о том, что Набоков — дворянин. не разночинец или ещё кто, кто бывает в ХХ веке, а аристократ. и в лекциях его по литературе это проступает крайне интересно — какой-то удивительно тонкой, умной и интересной, но непробиваемой косностью. читать это крайне занимательно! ведь вкус Набокова интересен, а наблюдения тонки — но в то же время сложно не приподнимать бровь, когда сознаёшь, что ему даже в голову не приходило помыслить субъективность оных. нет, вот нравятся ему описания природы у Тургенева — и точка, а остальное всё не особо — и тоже точка. и есть в этом что-то такое очаровательно старомодное — пока речь идёт о литературе, конечно.
он, конечно, страшно обиделся бы, что я списываю черты его характера на сословие. но я тут в привилегированной позиции: он-то уже умер....more
Шварц жил в блокадном Ленинграде и написал об этом пьесу. в театре её не поставили и в целом забыли, а теперь она доступна.
увы, вынуждена признать, чтШварц жил в блокадном Ленинграде и написал об этом пьесу. в театре её не поставили и в целом забыли, а теперь она доступна.
увы, вынуждена признать, что ничего особо не потеряли: пьеса непримечательна. архетипическое такое произведение про страх и тяжесть в блокаду. ничего дурного (странной пропаганды, глупостей каких-нибудь или ещё не знаю чего) в нём нет, но и ничего особо выпуклого, как ни странно, тоже. немного любопытного о быте домов-объектов — да и только....more
в книге Грина примечательными я нахожу две вещи: его стиль — и то, о чём он пишет в принципе, с учётом обстановки за кадром (книга — 1926 года).
стиль в книге Грина примечательными я нахожу две вещи: его стиль — и то, о чём он пишет в принципе, с учётом обстановки за кадром (книга — 1926 года).
стиль Грина кажется мне изрядно графоманским, хотя утверждают, что он долго подбирал слова и сознательно складывал их во фразы странноватым образом. ну что ж — образ действительно странноватый, читать иногда на ровном месте сложно, но в другие моменты отдельные цитаты цепляют и запоминаются, хотя ощущение безвкусицы и перекрученности над этим всем витает.
содержание же книги внимания не стоит — но стоит его тот факт, что Грин вообще в 1926 году писал о каких-то кораблях, бегающих по воде призраках, карнавалах, псевдоангличанах, мечтах и прочем эскапизме, коим сейчас завалены полки магазинов, но тогда вроде как считалось не комильфо.
решимость автора писать о чепухе во время судьбоносных исторических событий вызывает у меня определённое уважение. пожалуй, именно за это его стоит помнить — как пример того, что можно упрямо отказаться быть перекованным эпохой. ну и потом ведь из этой шинели Крапивин вышел, что тоже немаловажно.
итого мой вердикт: хорошо, что такой автор существовал. но читать его можно максимум как беллетристику типа Майн Рида....more
Loading...
